Врезаются в память осколки судьбы
Как буквы в гранитные плиты.
Нам помнятся страшные годы войны,
И лица друзей не забыты.
Нам время диктует законы свои,
Нам к смерти готова анкета…
Хотя и сейчас порою бои
Во сне мы ведем до рассвета.
Мы брали нахрапом не раз высоту,
И кровью мы доты топили,
А в штабе на карте, отметив черту,
На новый рубеж выводили.
……………………………………..
Не мы виноваты, что пали одни,
Другие в боях уцелели.
Мы вместе сражались в суровые дни,
Чем было и так, как умели.
Юрий Кузнецов
9 мая 1945 года закончилась война, которая длилась 1417 дней, и унесла миллионы человеческих жизней. С каждым годом участников тех событий становится все меньше, но именно им, нашим отцам, дедам и прадедам, мы обязаны жизнью. О ветеранах Великой Отечественной войны нужно помнить. Мы благодарны им за то, что они готовы поделиться с нами своим опытом, рассказать о нелегких военных временах.
Вот я и хочу рассказать о ветеране, инвалиде той войны, на долю которого выпало столько невзгод, что просто трудно поверить в то, что этот человек сегодня сам может поведать о том, что пережил в те страшные годы. В этом очерке речь пойдет о Якове Хурине – председателе городского отделения Союза инвалидов Великой Отечественной войны.
Яков родился в январе 1926 года в городе Сталино (Донецк), его отец был рабочим, мама – домохозяйкой.
В 1940 году, закончив шестилетку, Яков поступил в ремесленное училище, в котором изучал специальность "нагрев металла для прокатного стана"
11 октября 1941 года в училище поступил приказ об эвакуации учащихся. Собрав около ста "ремесленников", их повели пешком до станции Харцызск (32 километра). Там ребят посадили в грузовой поезд, отправлявшийся на восток. Эшелон бомбили несколько раз, были погибшие. Добрались до Сталинграда, где им обещали выдать продукты, но обещание осталось только на словах. Голодных ребят посадили на баржу, которая три дня везла их по Волге до Куйбышева. Здесь им уже выдали сухой паек: пару селедок и полбуханки хлеба, а затем снова посадили в вагоны. Через несколько дней пути они добрались до Ленинска-Кузнецка. Поселили их в неотапливаемых бараках, прикрепили к столовой, которая находилась в полутора километрах от общежития, но там их никто не ждал, и кормить отказывались. Одеты "ремесленники" были не по сезону, а морозы были уже за двадцать градусов. Ребята страдали от голода и холода, некоторые обморозились. Через две недели такой жизни ребята от безысходности стали разбегаться. Яков вместе с тремя друзьями по несчастью пошел на вокзал, они залезли в вагон и, таким способом добрались до Новосибирска. Прямо с вокзала пошли в военкомат, но там им объяснили, что они еще не доросли. Ребята снова сели в поезд, с которого сошли уже в Челябинске. На этот раз ребята обратились в горисполком, соврав, что отстали от училища, их отправили в Магнитогорск, где тоже их никто не ждал. Во время всех этих перемещений ребята бродяжничали и воровали, чтобы прокормиться. Сибирь и Урал были наводнены беженцами, на работу ребят нигде не брали. Раздетые, разутые, полуголодные, где на поезде, где пешком, ребята бродили с места на место. Отчаявшись, они приняли решение двигаться в сторону дома, так как в это время под Москвой уже началось наступление. Ехали на запад, прячась в угольных "ямах" и в товарных вагонах, пока их на станции Родаково Луганского отделения железной дороги, в шестидесяти километрах от линии фронта, не задержал заградительный отряд. Ребят доставили в Александровку в отделение милиции и обвинили в шпионаже. Тут Яков вспомнил, что до войны в их двор в гости к профессору Резникову, с сыном которого он дружил, приезжал родственник, который был вторым секретарем райкома партии. На допросе Яков сказал, что этот человек может подтвердить его личность. Ему позвонили, и он засвидетельствовал свое знакомство с Яковом. После этого звонка все обвинения с ребят сняли, им выдали удостоверения личности и устроили на работу. Якова определили посыльным в депо по вызову паровозных бригад. Ребят поселили в вагоне-общежитии в списанном пассажирском поезде, стоявшем в тупике.
В июне 1942 года немцы перешли в наступление, и ребятам разрешили эвакуироваться. Снова вчетвером отправились, на этот раз, на Кавказ, добрались до Махачкалы, где Яков стал разыскивать своего соседа и товарища по ремесленному училищу, который еще в сорок первом году уехал сюда в эвакуацию к своей родне. Яков сумел разыскать своего друга, тот вынес ему поесть, но больше ничем не мог помочь. И тогда Яков принимает решение отправиться в Ташкент с тем, чтобы там разыскать эвакуированных родственников матери. В Ташкенте он получил адрес дяди: Бухарская область, Каршинский район, кишлак Тутак. Добравшись туда, Яков узнал, что дядя умер от тифа три месяца назад. Яков заночевал у его вдовы, оставшейся одной с двумя детьми, а затем вернулся в Ташкент. Опять он оказался без крыши над головой и куска хлеба.
И снова Яков отправляется в путь. На сей раз он оказался в Саратове, здесь его злоключения закончились. Ему удалось поступить на завод "Трактородеталь" учеником слесаря, ему выдали продуктовую карточку и предоставили место в рабочем общежитии. В сентябре 1943 года освободили Донбасс, Яков узнал, что набирают желающих ехать на его восстановление. В составе группы он приехал в родной город, оказалось, что их квартира занята чужими людьми. Соседка поведала Якову о судьбе его семьи, она сказала, что, по всей вероятности, в живых осталась только его младшая сестра. Старший брат Якова погиб возле Горловки, оставшись с пулеметом прикрывать отход своих товарищей. Об этом рассказал сосед, воевавший с ним. Отец был призван в армию в начале войны, в 1942 году попал в плен, там он выдал себя за украинца и вместе с ними был отпущен немцами. Он вернулся домой к семье. Однажды проходя по городу, он увидел, как наши военнопленные варят в котлах асфальт. Отец Якова сказал немецкому охраннику: "Мы все равно вас победим! Ваша песенка спета!" В ответ тот поднял его, почти ничего не весившего от недоедания, и бросил прямо в чан с кипящей смолой. Так, мученической смертью погиб отец Якова. Мама, будучи беременной, отказалась эвакуироваться. С приходом немцев, ей, чтобы прокормить дочерей приходилось подбирать объедки из мусорных баков, соседи иногда давали картофельные очистки. Мама Якова родила в 1942 году дочь, которая умерла через неделю после рождения. Сестра Якова ушла из дома за два дня до того, как в городе началось массовое уничтожение евреев. Немцы и полицаи сгоняли их к шурфу шахты № 4-бис. Не доходя до места казни, людей заставляли раздеваться, а затем их гнали к шурфу, коля штыками, избивая прикладами и натравливая собак. Живыми в шурф глубиной 300 метров было сброшено 75 тысяч человек (в основном евреев), среди которых были мама Якова и его две сестры. О судьбе младшей сестры Яков узнал уже после войны.
Узнав о страшной участи его семьи, Яков отправился в военкомат проситься на фронт. Через неделю на адрес соседей, у которых он временно проживал, пришла повестка. С военкомата новобранцев отправили в Саратовскую область на разъезд Никольский, там стояли два запасных полка. Курс обучения стрелковому делу длился два месяца. В ноябре начались холода, а в декабре морозы доходили до 30 градусов. Спали на нарах, вместо матрасов – еловые лапы. Кормили очень плохо, Яков с друзьями, проходя мимо свинарника, воровали желуди, которые жарили на костре в консервной банке. Когда объявили, что составляются маршевые роты для отправки на фронт, Яков тут же записался. В январе 1944 года их погрузили в эшелон и повезли на Ленинградский фронт, до которого добирались целый месяц. Там их зачислили в 281-ю Любанскую стрелковую дивизию. После формирования, в апреле 1944 года, их отправили на Карельский перешеек. Там стояли в обороне, а 9 июня после артподготовки перешли в наступление в сторону Выборга. Наступление продвигалось медленно 6-7 километров в день, так как у финнов были сильные укрепления, плюс сложный рельеф местности – болота и огромные валуны, некоторые из них были величиной с двухэтажный дом. Под ними финны устраивали боевые укрытия, обкладывая себя с боков камнями. Взять такое укрепление можно было, только обойдя его с тыла под массированным огнем автоматов и пулеметов. В лесах находились смертники, прикованные к деревьям, среди них были даже женщины, они стреляли по нашим солдатам из автоматов и пулеметов. Кроме этого, на деревьях были замаскированные снайперы – "кукушки". Во многих местах передвигаться можно было только по дороге, по сторонам которой тянулись болота. Это было чрезвычайно опасно, поэтому впереди шло подразделение боевого охранения, а уже за ним батальон. В финских поселках запрещалось заходить в дома из-за опасения, что они заминированы. Особенно запомнился Якову один серьезный бой на опушке леса: "Наши пустили вперед 4 танка, но они не смогли пробиться к цели. За одним танком лежал командир моего отделения Виктор Привалов, а я сразу за ним. Вдруг он застонал, пуля попала ему прямо в живот, он отполз к другой стороне танка, а я тут же занял его место. И тут слева от нас взрывается мина, меня только контузило, а Привалову вырвало бок – смертельное ранение. В голове шумит, в глазах темно, но мне взводный говорит: "Не уходи в санбат, людей и так мало осталось". Мы решили обойти финнов и они, бросив орудие и два миномета, просто сбежали. К двенадцатому числу мы вышли к высоте 171, нам был дан приказ взять ее сходу штурмом. Это было возле населенного пункта Липолла. Ротный приказал идти через лес, но когда мы вышли на опушку, то увидели частокол высотой примерно в метр, а за ним пять рядов различных препятствий – четыре ряда колючей проволоки, спираль, а дальше шли надолбы. Вся высота в ДОТах и ДЗОТах, опоясана траншеями. Да еще, как говорили впоследствии, у финнов, для огневой поддержки, за высотой стоял бронепоезд. Пытались подобраться бесшумно, но снайпер-"кукушка" нас заметил и выстрелом ранил офицера. "Кукушку" сразу пристрелили, но фактор внезапности был упущен, финны услышали выстрелы. Первая наша атака быстро захлебнулась, мы только смогли перелезть через частокол и пройти пятьдесят метров, как нас накрыло огнем. 13.6.1944 года наша рота потеряла более 30 человек. На следующее утро нам приказали повторить атаку на высоту. После короткого артналета мы пошли в наступление. Не доходя до надолбов метров 10, я заметил финна и выстрелил в него, но промахнулся. В ответ он дал по мне очередь из автомата, и кинул в меня гранату. Осколки впились в мою руку и покорежили автомат. И в это время по высоте ударила артиллерия, в воздухе появились наши штурмовики, и я, "под шумок", смог отползти назад к частоколу. Понимаю, что как только поднимусь, чтобы перелезть через него, меня сразу же снимет снайпер. Поэтому ногой выбил пару бревен из частокола, и прополз через дыру. Боль, жажда, но все же, смог дойти до санитаров, которые меня перевязали, санинструктор сделал укол, а затем они мне подсказали, где располагается санбат. Из него меня уже направили в полевой госпиталь, находившийся на Карельском перешейке. Там выяснилось, что пять мелких осколков поломали суставы кисти руки и пальца. В госпитале пробыл полтора месяца. Из нас, легкораненых, формировали патрули по охране госпиталя, так как в нашем тылу "шалили" финны. Один из полевых госпиталей они полностью вырезали, включая раненных и медперсонал. Выписали меня только 30 июля, и сразу же отправили в 142 Граудзензкую Краснознаменную стрелковую дивизию. В штабе меня направили на курсы младших командиров, где из уже понюхавших пороху фронтовиков готовили командиров подразделений. После окончания этих курсов, меня направили в 588-й стрелковый полк. Нашу дивизию перебросили в Эстонию, где она шла вторым эшелоном 2-й ударной армии, прочесывая и зачищая тылы от остаточных групп противника и лесных банд. Не доходя до Таллина, мы получили приказ идти на Тарту. Это был тяжелый четырехсоткилометровый пеший переход. Затем нас посадили в эшелоны и привезли в Польшу, где мы влились в ряды 2-го Белорусского фронта. После пополнения рядов бойцами с Западной Украины и учений в обстановке, приближенной к боевой, нас в декабре 1944 года отправили на Наревский плацдарм. 14 января после двухчасовой артподготовки мы перешли в наступление. Шли с боем до окраины населенного пункта Тщетинец. Получили приказ закрепиться в поле, я, вместе с моим товарищем, залег в неглубокой воронке. Вечером в темноте услышали шум танковых моторов, они шли по дороге, находившейся в 150 метрах от позиций нашего взвода. В ночную мглу ушла дивизионная разведка, чтобы прояснить обстановку. Разведчики вернулись и доложили, что это наши танки, Как потом выяснилось, они ошиблись. Разведчики подошли к танкам и услышали оклик по-русски: "Стой, кто идет?" – "Свои. Разведка". Группа вернулась назад, доложив, что все в порядке. А на самом деле, это были немецкие танки, которые охраняли "власовцы", их русская речь ввела разведчиков в заблуждение, а проверить все досконально они не удосужились. На рассвете мы увидели, что на нас идет колонна немецких танков, семь или восемь "тигров". В 300-х метрах от нас танки выстроились в линию и стали двигаться прямо на наши позиции. У нас не было противотанковых гранат, а была только одна гаубица 122-мм калибра. Она успела выстрелить только один раз, немцы сразу же ее накрыли прямым попаданием. Некоторые из нашей бойцов стали бежать в сторону домов, находившихся в 100 метрах за нашими спинами. Но любого, кто поднимался с земли, моментально срезали пулеметные очереди. Танки просто давили батальон, один из них шел прямо на меня и моего товарища. Бежать было поздно, сначала я почувствовал толчок со стороны Николая, потом треск в голове. Я увидел какой-то зеленый густой воздух и потерял сознание… Как потом выяснилось, очнулся я только в два часа дня. Ничего не вижу, все тело жутко болит. Шевельнулся и услышал голос Николая –"Живой, сержант?" – "Да", но сам я чувствовал, что умираю, кровь из ушей, адская боль в голове и ноге. Снова послышался гул танков в лощине, зрение понемногу возвращалось ко мне. Я попытался подняться, а ноги не идут. Николай потащил меня к домам. Как выяснилось позже, немецкий танк наехал на неглубокую воронку, в которой мы прятались, но так как земля была сильно промерзшей, он не раздавил нас "в лепешку", но очень серьезно покалечил. Гусеницами танка мне вдавило внутрь кости черепа, переломало все ребра с левой стороны, повредило позвоночник.
Короче, уцелели мы каким-то чудом. Опять рядом с нами раздался шум танковых моторов. Николай затащил меня в окопчик, в котором сидели два бойца с противотанковым ружьем. Немцы стали обстреливать окраину, но мы успели заскочить в какой-то дом. Обстрел продолжался довольно долго. Николай спросил у пэтээровцев: "Почему не стреляли!?" и получил ответ – "Наш патрон "тигра" не берет!".
А потом появились наши бойцы, и Николай снова повел меня, вернее, потащил. Навстречу бегут два санитара, мы их просим – "Помогите, братцы" – "Сейчас лейтенанта перевяжем, потом вас", и убежали вперед. И тут возле нас останавливаются две "катюши", дают залп и сразу уезжают. Немцы моментально засекли место, с которого их обстреляли, и стали вести ответный огонь. Мы с Николаем без сил легли прямо на пашню. Этот сильнейший артобстрел мы пережили просто чудом, а потом нас нашли санитары и на двуколке по ухабам и воронкам повезли в санроту. Каждый бугорок, на который наезжала повозка, отдавался в моем покалеченном теле адской болью. Привезли в санитарную роту, стоят брезентовые палатки, раненые лежат рядом на земле и на снегу. А мороз в тот день был неслабый. Зашли в первую палатку на регистрацию, сил нет, я держусь за подпорку и все время падаю. Николай тоже уже на ногах не стоит, но санитары нас подняли и выгнали из палатки, мол, без вас тут "зашиваемся", большой поток раненых. Лежим на снегу, и тут пришла машина за ранеными. Николай вцепился в санитаров и, буквально заставил их, взять меня и его в машину. В санбате мне дали покушать, налили сто грамм водки, врач, осмотрев меня, написал в карточке – "Эвакуация только лежа, самолетом". Но погода в тот день была нелетной, и меня повезли в тыл вместе с другими ранеными на машине. В Белостоке нас погрузили в санитарный поезд, и 7 февраля я оказался под Казанью на станции Васильево, где на территории бывшего Дома отдыха находился госпиталь. Трижды мне делали переливание крови, но накладывать гипс не стали, сказав, что это надо было сделать еще до эвакуации, а теперь уже поздно, как все срослось, так и будет. Когда врачи смотрели на запись в моей медицинской карточке "раздавлен танком", то только удивленно вздыхали.
Выписали меня 8 мая 1945 года с формулировкой "Годен к строевой", и отправили в распоряжение местного райвоенкомата. Оттуда меня направили на курсы шоферов. После их окончания, я в составе автобата, попал на Украину, где мы на "студебеккерах" занимались перевозками сельскохозяйственных грузов. После расформирования автобата, я попал служить в Восточную Пруссию, где в составе рабочего батальона, занимался демонтажем и погрузкой немецкого заводского оборудования и отправкой его в Союз. Но ранение в голову и контузия постоянно давали о себе знать, начались осложнения, и 5 мая 1949 года меня комиссовали, присвоив третью группу инвалидности".
Яков вернулся в Донецк, поселился у тети, возвратившейся из эвакуации, затем перешел к другой тете. Тут всплыла история младшей сестры Якова – Песи. Она оказалась жива благодаря русской соседке. Та, отправившись в село для обмена вещей на продукты, прихватила с собой четырнадцатилетнюю девочку. В селе Басань Песю приютила Алена Петровна Носенко, жившая с дочкой. Чтобы не возникало вопросов у немцев и полицаев по поводу чернявой девочки, Алена рассказывала односельчанам, что это ее родственница с Донецкой области, и по национальности она гречанка, зовут ее Паша, фамилия Харченко. Так и прожила Паша-Песя четыре года в Басани. В 1946 году Песе дали путевку на работу в Краматорск, там она и осталась жить. О том, как встретился Яков с сестрой надо писать отдельный рассказ.
Пенсия по инвалидности была мизерной, и Яков устроился на работу водителем начальника административного отдела Донецкой железной дороги, зарплата была очень маленькой, а он, как говориться, был "гол как сокол". Поэтому он уволился и устроился слесарем на кроватную фабрику. В августе 1949 года Яков женился, поселились сначала у его жены в 2-хкомнатной квартире, в которой кроме них, проживали ее родители и брат с женой.
Яков не смирился с тем, что у него отняли квартиру, в которой он проживал до войны, и подал иск в суд. Ему присудили только одну комнату, причем, чтобы войти или выйти из нее, ему с женой приходилось лазить в окно. Печка, служившая и плитой для приготовления пищи, располагалась в той же комнате. Яков не смирился с таким положением дел, он продолжил борьбу, и в итоге, им пристроили тамбур с дверью.
В 1951 году в семье родился сын Владимир. Яков перешел на работу на мебельный комбинат, и, наконец-то, смог приобрести по себестоимости стол и стулья. Сегодня трудно себе представить все трудности жизни и быта послевоенных лет, но история Якова весьма характерна для того времени.
Товарищ предложил Якову устроиться на работу на шахту, и посоветовал закончить профессиональные курсы. Яков выучился на электрослесаря, и был принят на шахту.
Наконец, он стал зарабатывать хорошо. Так прошло семь с половиной лет, пока однажды на шахте не произошла авария - обрушилась порода. Яков был в числе пострадавших, он получил серьезную травму ноги. После этого ему пришлось подняться из забоя. Пройдя операцию и подлечившись, Яков устраивается на работу в административно-хозяйственную часть Донецкого совнархоза слесарем-сантехником. Но Яков сильный человек, он сумел снова вернуться на шахту, где и проработал еще 10 лет.
В 1956 году в семье родилась дочь Зина, а в 1961 году семья, наконец-то, получила, 2-хкомнатную квартиру.
На пенсию Яков вышел в 1987 году. Его сын Владимир женился, стал жить отдельно. Дочь закончила экономический факультет Донецкого университета, вышла замуж, в ее семье родилась дочь Катя.
Награды нашли Якова уже после войны, в военкомате ему вручили орден Отечественной войны 1 степени, медаль "За отвагу" и медаль "За Победу над Германией".
Яков с женой решили репатриироваться в Израиль по настоянию детей. Всей семьей: Яков с женой, сын и дочка с ее семьей в 1993 году приехали в Кфар-Сабу, так как, здесь жили две двоюродные сестры Якова. Сняли большую квартиру и поселились все вместе. Затем дочка переехала в Хадеру, а Яков снял квартиру в доме, в котором проживал Изя Шперлинг, возглавлявший в нашем городе Совет инвалидов войны, они познакомились и подружились. Яков тоже занялся общественной деятельностью, через какое-то время, уже он возглавил Кфар-Сабское отделение Совета инвалидов войны, несмотря на годы и состояние здоровья, он ведет эту работу, и по сей день.
Яков овдовел в 2001 году. Его внучка родила дочь Агату, так, что Яков уже прадед.
О том, что пришлось пережить Якову, надо не только писать, но и снимать фильм. Этот невысокого роста и совсем не богатырского сложения человек пережил столько бед и невзгод, что хватит на несколько жизней. При этом он остался добрым, мягким человеком с улыбкой на лице и в глазах. Познакомившись с историей жизни Якова, можно смело сказать: "Наш народ непобедим!"
Марина Гроденски